Рассказывает госпожа Добровольская, вдова последнего Царского министра юстиции. Революционный министр юстиции Керенский въехал в их дом, отношения его с госпожой Добровольской были вполне корректные. И вот, через несколько дней по водворении Керенского в доме министра юстиции, ночью, когда госпожа Добровольская уже спала, она услышала стук в дверь своей спальни: оказалось, что служитель пришел ее просить от имени Керенского поскорее одеться и придти в его кабинет, где он ждет ее по очень важному делу.
Встревоженная этим экстренным вызовом, она наскоро оделась и поспешила к "министру", которого застала в очень возбужденном состоянии, нервно бегающего взад и вперед по кабинету...
"Простите, что Вас обеспокоил, - обратился Керенский к ней, как только она вошла, - но мне необходимо было поделиться с Вами только что пережитыми впечатлениями, глубоко меня взволновавшими. Знаете ли, откуда я только что приехал? ... Из Царского Села, где я только что видел Государя Императора и разговаривал с Ним...
Какое несчастье случилось! Что мы наделали... Как могли мы, Его не зная, сделать то, что мы совершили. Понимаете ли, что я совершенно не того человека ожидал увидеть, какого увидел... Я уже давно приготовился к тому, как я начну мой разговор с Царем: я собирался, прежде всего, назвать Его "Николай Романов"... Но я увидел Его, Он на меня посмотрел своими чудными глазами, и ... я вытянулся и сказал - "Ваше Императорское Величество"... Потом Он долго и много говорил со мной... Что это за разговор был! Какие у Него одновременно и царственная простота, и царственное величие! И как мудро и проникновенно Он говорил... И какая кротость, какая доброта, какая любовь и жалость к людям... Понимаете ли, что это есть идеал народного Правителя! И Его-то мы свергли, Его-то окрутили своим заговором! Мы оказались величайшими преступниками..."
Долго еще Керенский в истерических восклицаниях изливал свое отчаяние и свое раскаяние.
Дня через три Керенский опять пришел к госпоже Добровольской расстроенный и тревожный и очень просил ее забыть их ночной разговор и никому о нем не рассказывать: иначе, как объяснил Керенский, ему от его единомышленников грозили большие неприятности.
Госпожа Добровольская отказалась дать обет молчания по поводу этого разговора: напротив того, честно предупредила Керенского, что при первой возможности она напечатает воспоминания об этой памятной ночи. Так она и сделала».
Journal information