Ду-ду-ду-ду. О том как один француз хотел Москву снести.

Порой читаешь про иного архитектора и думаешь: «Какая ж все-таки свинья». Ну, например, автор Нового Эрмитажа Лео фон Кленце предлагал снести соседнее здание Малого Эрмитажа Валлена-Деламота, чтоб организовать площадь, с которой новое здание лучше бы смотрелось. Николай I утихомирил прусского зодчего. Но вот другого зодчего, претендовавшего на неофициальное звание «главный разрушитель и главный строитель столицы СССР» утихомирить было сложно.

Машина для жизни

Жил был в Швейцарии Шарль Эдуар Жаннере-Гри. Он был сын часовщика, но в историю вошел как пионер модернизма (основатель, апологет, ярчайший представитель, терминология зависит от степени восхищения критика). Мир знает Эдуарда по псевдониму Лё Корбюзье. Если ныне мы воспринимаем «хрущевки» как атавизм советской эпохи, то в первой трети прошлого века подобные здания были настоящим прорывом – железобетонные параллелепипеды без каких либо украшательств. Они были в первую очередь функциональны. И Корбюзье был одним из первых, кто начал не только проповедовать данный функционализм, но и претворять его в жизнь. «Дом – это машина для жизни», таков был его постулат.
Я ни в коей мере не хочу умолять достоинств Корбюзье, как новатора-архитектора. Многие его профессиональные находки действительно были уместны. Но за фасадом иногда проступает самодурство, цинизм и откровенно наплевательское отношение к человеческой личности. И об этом, увы, искусствоведы предпочитают помалкивать, ибо Корбюзье – это икона современной архитектуры. Приведем пару примеров, один из которых напрямую связан с Россией.

Ду-ду-ду-ду

Еще Писарев настаивал на полном освобождении личности от авторитетов, традиций и предрассудков. Среди «предрассудков», «обветшалой рухляди» и «хлама», помимо семейных пут и религиозных верований присутствовала и поэзия Пушкина. Поэзия Демьяна Бедного пришлась бы Писареву по вкусу.

Снесем часовенку бывало,
По всей Москве: “Ду-ду-ду-ду…” —
Пророчат бабушки беду.
Теперь мы сносим, горя мало,
Какой собор на череду…

Ни Пушкин, ни снесенные храмы, ни московская архитектура вообще Корбюзье не занимала. В анкете Московского союза художников, посвященной современному облику советской столицы, он дал такой ответ: «Нужно разрушить все существующие жилые здания... в корне уничтожить ее радиально-концентрический облик, сохранить помимо Кремля лишь Мавзолей, Большой театр и особняки стиля ампир».
Вот так напрямик Москва идет к чертовой матери. Впрочем, Москва не исключение. Чуть ранее в 1925 г. на Международной выставке декоративного искусства в Париже Ле Корбюзье представил проект реконструкции центра Парижа – «план Вуазен». С ним полезно ознакомиться перед прогулкой по кварталам, расположенным севернее и восточнее Лувра, таким как Лё-Аль и Маре. На их месте должны были возвышаться 18 двухсотметровых крестообразных башен. По поводу Лондона, Берлина и Рима маэстро так же не испытывал сантиментов. Вся эта архаика должны была уступить место ультрасовременным зданиям, «где так вольно дышит человек». Но пойти по стопам барона Османа, лихо снесшим исторические кварталы Парижа ради прямых и широких бульваров, Корбюзье не удалось. Не дали. А что невозможно во Франции, возможно в стране, где «мы наш, мы новый мир построим». Естественно, на месте старого. Поэтому Корбюзье, вдохновившийся на уже упомянутой выставке проектами Дворца Труда и рабочих жилищ, которые выставлялись в советском павильоне, начал искать пути на Восток.





Дом Центросоюза

В 1928 году он выиграл конкурсе на здание Наркомлегпрома (Дом Центросоюза). Закладка состоялась в 1929 году на Мясницкой улице, на месте снесенной церкви. Власть Советов вообще прополола Москву основательно, уничтожая храмы как архитектурные сорняки. На Мясницкой нет ни одного, хотя было их там пять. «В 1810 году я впервые увидел государя, – читаем мы у Пушкина. – Я стоял на высоком крыльце Николы на Мясницкой». Лев Колодный в своей книге «Центр» из серии «Москва в улицах и лицах» пишет о том, что пушкинисты нашли в этом описании две ошибки: визит Александра I в Москву состоялся в 1809 году; высокое крыльцо было не у Николы, а у церкви Святого архидиакона Евпла. Для нас это не столь важно, потому что ни Николы Чудотворца, ни Евпла на Мясницкой больше нет. Но как раз на месте первого возвышается здание Центросоюза.
Московские власти снесли Охотный ряд, по-османовски проложили Новый Арбат, расширили Тверскую, в общем, действовали вполне в русле законов, предложенных Корбюзье. Потом, уже в наше время, пришел еще один начальник в кепке, и никаких архитектурных законов не стало вообще. Но все это ду-ду-ду-ду. В конце концов, «план Вуазен» не был реализован, зато появились другие знаковые строения, благодаря которым имя (точнее, псевдоним) Лё Корбюзье занимает высшую строчку в хит-параде самых-самых архитекторов прошлого века. Но, увы, есть еще одна деталь, которая окончательно выявляет его человеческую сущность. Эта деталь – Эйлен Грей.



Е 1027
Жила была в Ирландии Эйлен Грей. А потом она жила во Франции. Она проектировала мебель и интерьеры. Она была исключительна, потому что у нее не было жажды славы. В условиях современного пиаринга и продвиженинга это звучит как минимум странно. Не менее странно это звучало в начале ХХ века.



Ей было уже под пятьдесят, когда она, не имевшая архитектурного образования, решилась построить дом, названный, как и ее знаменитый столик, «Е 1027». К участку не было дороги, и все строительные материалы доставлялись вручную на тачке. Она планировала там жить со своим любовником – румынским критиком и издателем Жаном Бадовичи.
Для Эйлин Грей, в отличие от Корбюзье, дом был живым организмом. «Дом - это не машина, в которой живут, - писала она, - это – оболочка человека, его продолжение, его свобода, его духовная эманация». Вы не находите подобную концепцию более человечной?
Жизнь с Бадовичи оказалась невыносимой. И что делает Грей? Выгоняет его? Нет, она оставляет резиденцию своему любовнику, а для себя строит второй дом Tempe à Pailla. Корбюзье, которого с Бадовичи связывали не только профессиональные, но и приятельские отношения, был частым гостем на вилле «Е 1027». Грей искренне восхищалась Корбюзье, но всячески избегала с ним встреч. Корбюзье отвечал взаимностью, что не помешало ему расписать на свой лад стены в «Е 1027», не спросив разрешения у хозяйки. Грей назвала это актом вандализма.
Уязвленный маэстро мстил своеобразно. Он построил позади «Е 1027» свой собственный дом, который Грей назвала «ужасным сараем». Он пытался вызвать Грей на спор в прессе, отчего она уклонялась.



После смерти Бадовичи, пользуясь тем, что у Грей нет никаких прав на ее собственнуб виллу, Корбюзье купил ее со всей мебелью. Он предложенных им денег Грей отказалась. Все это вынуждает поместить здесь, возможно, не вполне уместный эпитет о непротивлении злу. Корбюзье явно рассчитывал, что Грей будет бороться, доказывать, спорить, беситься. Она же просто игнорировала все его выпады. Поведение удивительное, учитывая ядерную смесь ее шотландско-ирландской крови.
Корбюзье умер рядом с виллой «Е 1027», в которой он жил. Во время купания у него случился сердечный приступ. Грей пережила его почти на десять лет. Корбюзье стал иконой архитектуры, фамилия Грей долгое время упоминалась лишь в специализированных справочниках.

Эпилог

Будучи несколько лет назад на международной книжной выставке во Франкфурте, я обратил внимание… Хотя нет, я не обратил внимание. Это ОНО обратило внимание на себя. ЭТО нельзя было не заметить. ЭТО – культ Корбюзье. Книги о нем смотрели на меня с полок каждого издательства, которое специализируется на искусствоведческой литературе. Апогеем стал многокилограммовый фолиант величиной с надгробную плиту для умершего песика.
Если верить релизам издательства Phaidon, издание Le Corbusier Le Grand является самым полным обзором творчества мастера. В нем, в частности, есть любопытные фотографии со стройки здания Центросоюза, его план, благодаря чему мы имеем возможности видеть, каков был изначальный замысел архитектора, и что мы получили в итоге. Вступительная статья Жана-Луи Коена, озаглавлена «Человек с сотней лиц». С помощью таких подзаголовков как «Архитектура», «Живопись», «Преподавание», «Теория» и пр., автор представляет нам многоликость Лё Корбюзье, широту его талантов. Есть там и пункт «Дружба», где описано, каким чистосердечным и отзывчивым другом был маэстро, каким… Впрочем, ду-ду-ду-ду. Сто первого лица в этой книге, как и в сотне других, вы не найдете.

P.S. Данный материал публикуется как послесловие моей экскурсии "Корбюзье против Сталина", прошедшей в Москве по Мясницкой улице, по просьбе экскурсантов.