В топических моделях сознания, где главными становятся понятия пути и странствия, перемещение в пространстве в поисках потерянного смысла может быть истолковано как припоминание и забывание. Какими бы ни были траектории этого движения: запутанными лабиринтами, прямыми дорогами или кружными тропами,-- две категории, «уход» и «возвращение», были и остаются важнейшими для понимания цели и направленности поисков сознания. Уход и возвращение. Одно противонаправлено другому. Однако эта пространственная метафора таит в себе коварную двусмысленность. Ведь если конечная цель пути -- возвращение к началу, то уход становится не чем иным как началом возвращения. А если путь многократно пролегает между двумя Домами: Своим и Чужим,-- то уход из своего дома есть в то же время возвращение в чужой, а уход из чужого -- возвращение в свой. К тому же, толкования усложняются, если ввести этические различия вертикали сакрального и горизонтали мирского. С этой точки зрения, путь изгнанника-скитальца земных ландшафтов и путь возвращающегося в свою духовную отчизну -- один и тот же. Стало быть, «уход есть возвращение»?
Рембрандт "Возвращение блудного сына", 1669 |
Мифо-логические парадоксы топики сознания имеют почтенный возраст, насчитывающий несколько тысячелетий. Ибо загадки «ухода и возвращения» коренятся не только в сюжетах древнейших мифов, легенд и религиозных преданий о скитальцах и странниках, от «Одиссеи» до евангельской притчи о блудном сыне, но и в самой «алогичной логике» мифопоэтического мышления. Уход и возвращение в мифопоэтическом пространстве есть круговое движение, в котором начало и конец странствия совпадают. Уход и возвращение в мифопоэтическом времени есть вечный круговорот без начал и концов в попытке прикоснуться к сакральному времени первотворения. Уход и возвращение в мифопоэтическом сознании есть нескончаемое вихреобразное кружение мысли, в котором забывается то, что помнилось, и припоминается забытое в попеременном отдалении и приближении к первоначальным абсолютным истинам.
Миф часто именуют памятью человечества. Не только потому, что в этой сокровищнице «детских» воспоминаний хранятся рассказы о праистории мирового прошлого. Но и потому, что сам миф тысячелетиями выучивался на память и передавался по памяти, от поколения к поколению, становясь духовной пряжей времен, связующей нитью эпох. Миф обучал жить, оглядываясь вспять: к миру исконному, к знанию священных истоков. Может,
поэтому ход истории не становился уходом, смыкаясь в кольцо вечного возвращения. И, должно быть, неслучайно миф, тесно связанный с памятью своей направленностью в прошлое, сам нередко повествовал о памяти. Разумеется, на особом языке: образном,
аллегоричном, иносказательном.
ЧИТАТЬ СТАТЬЮ ПОЛНОСТЬЮ>>>
Journal information