Китайская Империя Цин в XIX веке пребывала в глубоком упадке. Страну сотрясали сопровождавшиеся миллионными жертвами народные восстания, «опиумные войны» с Англией, Францией и США. «Империалистические хищники» раздирали Китай на части: Англия, Франция, Германия делили страну на зоны влияния, захватывали порты и прибрежные территории. Даже такие страны как Бельгия, Италия, Австро-Венгрия имели в Китае свои микроколонии в виде отданных в концессии кварталов портовых городов. Последние европейские колонии Гонконг и Макао возвратились под суверенитет Китая только в конце 90-х годов XX века. Коррупция и казнокрадство во всех эшелонах власти и в вооружённых силах Китая потеряли берега. К примеру, в артиллерийских снарядах солдаты часто обнаруживали вместо пороха цемент и угольную пыль. Армия и флот были плохо вооружены и организованы, дисциплина и воинский дух были низкими.
Япония в первой половине XIX века придерживалась традиционной для сёгуната Токугава политики самоизоляции «сакоку». Застрявшую в средневековье феодальную страну, не знавшую кораблестроения и стекла (в окнах использовалась специальная бумага васи) ожидала участь Китая. В 1853 году, на год раньше до прибытия в Японию Путятина на фрегате «Паллада», эту страну «посетил» (если можно так выразиться) американский коммодор Мэтью Перри во главе эскадры из десяти боевых кораблей, заставив японское правительство установить с США дипломатические отношения и подписать договор, установивший для американцев режим наибольшего благоприятствования в торговле.
В 1868 году в Японии произошла Революция Мэйдзи аналогичная революции Петра I в России, положившая начало модернизации и вестернизации страны. У японцев в конце XIX в., как и у русских в конце XVII было своё «Великое посольство» в Европу. Только японское посольство возглавлял не монарх, а министр иностранных дел Томоми Ивакура, и первой страной, посещённой представительной делегацией стали США. В Санкт-Петербурге Ивакура купил несколько портретов своего кумира – Петра I.
Руководство японского великого посольства. Третий слева Томоми Ивакура, четвёртый слева Хиробуми Ито.
Япония не была первой из экзотических стран, в которой знать по воле монарха переоделась в европейские наряды, получая титулы графов, баронов, маркизов. Похожие события происходили в Конго, Мадагаскаре и других местах. Но там процесс вестернизации не пошёл дальше внешнего подражания заморским высшим обществам.
Стремительный технический прогресс в Японии трудно себе представить без присущей японцам страсти к техническим новинкам, подмеченной ещё Гончаровым. Они и сейчас такие же, не могут равнодушно пройти мимо новейших гаджетов, роботов и «чиндогу» – в переводе с японского «необычное изобретение» – типа подушек-обнимашек, переводчиков с кошачьего и прочих диковин. Как бы к этому не относиться, но на сегодняшний день технический прогресс в Японии и в России имеет существенные отличия. Если в пост-советской России ломают головы над тем, как бы отказаться от доллара в расчётах за нефть, то верноподданые Микадо вовсе отказываются от нефти – в Японии успешно реализуется программа построения "общества, основанного на использовании водорода".
Революцию Мэйдзи называют также Обновлением Мэйдзи и Реставрацией Мэйдзи, поскольку в 1868 г. императору (им был 16-летний Муцухито) была возвращена полнота власти, а власть сёгуна – главы самого могущественного феодального клана была упразднена. Административная реформа положила конец феодальной раздробленности. Удельные княжества – ханы были ликвидированы, страна была поделена на префектуры, управлявшиеся императорскими чиновниками. Разумеется, при столь резких переменах неизбежно появление недовольных, и Япония не избежала гражданской войны.
Тем более удивительно, что при всех тяготах переходного периода, японская, не побоюсь этого слова, военщина уже в начале 1870-х годов вынашивала планы вторжения в Корею. «ножом, направленным в сердце Японии» называли в Стране Восходящего Солнца безобидную Корею, которую таки удалось тогда запугать. В 1876 году Корея, под японским давлением, подписывает договор с Японией, закончивший её самоизоляцию и открывший корейские порты японской торговле.
В 1874 году Японией был предпринят «Тайваньский поход» с целью захвата острова, но в тот раз Китаю удалось отбиться не без британской помощи. И нельзя сказать, что японцам не хватало жизненного пространства. В 1875 году, осознавая, что им не под силу освоить Сахалин, японцы уступают его России в обмен на Курильские острова. К тому времени даже давно уже присоединённый самый северный остров Японского архипелага Хоккайдо был ими толком не освоен. Им были нужны не столько земля и природные ресурсы, сколько колонии, которые можно эксплуатировать.
Японский промышленный переворот последней четверти XIX века имеет много общего с китайской индустриализацией, произошедшей на сто лет позже. Бурный рост промышленности обеспечили активная роль государства, привлечение иностранного капитала и дисциплинированная, работящая, исключительно дешёвая рабочая сила. Государство брало на себя строительство предприятий в наиболее сложных и новых для Японии отраслях: судостроительной, стекольной, горнорудной. С начала 1880 х годов японское правительство отказывается от «казённого капитализма» и инициирует приватизацию.
В сельском хозяйстве положение дел было значительно хуже. В 1872–1873 гг. земля без выкупа закреплялась на правах частной собственности за теми, кто ею фактически распоряжался. В итоге в выигрыше оказались феодалы, а большая часть крестьянских хозяйств оказались либо малоземельными, либо безземельными. Крестьяне вынуждены были арендовать землю на тяжёлых условиях. К 1946 году только около 1/3 хозяйств не прибегали к аренде земли, а около 30% вообще не имели своих наделов. При этом долгое время главным источником доходов государственного бюджета был введенный в 1873 году поземельный налог, который достигал 50% урожая, снятого с участка земли. Государство обдирало землевладельцев, а те, в свою очередь, нещадно эксплуатировали батраков. Так японская деревня стала основным поставщиком дешёвой рабочей силы для японской промышленности.
Если сравнивать положение русских и японских крестьян в те времена, то такое сравнение будет не в пользу последних. К началу столыпинской реформы дворянам принадлежали лишь около 15% земли в Европейской части России – сюжет чеховского «Вишнёвого сада» был типичен в течение полувека жизни страны после реформы 1861 г. Выразительной иллюстрацией этого сюжета является экспонат Музея политической истории России в Санкт-Петербурге – картина кисти замечательного русского художника Николая Петровича Богданова-Бельского «Новые хозяева», которая, по понятным причинам, гораздо менее известна, чем произведение И.Е. Репина «Бурлаки на Волге». Здесь, наверное, будет к месту упомянуть о происхождении Богданова-Бельского. Вот как он сам об этом рассказывал: «Я ведь — от земли. Отца не видал: я незаконнорожденный сын бедной бобылки, оттого Богданов, а Бельским стал от имени уезда».
Жизнь ярославского крестьянина-середняка Вонифатия Ловкова, описанная им в своём дневнике показалась бы раем для большинства японских крестьян. Их тяжкая доля переменилась лишь с приходом американских оккупантов, которые в 1946г., сразу после окончания Второй Мировой войны инициировали аграрную реформу, приведшую к перераспределению земли и подъёму японского сельского хозяйства.
Обновление Мэйдзи, открывшее страну внешнему миру, не могло не привести к обновлению национального самосознания. Однако внешнему миру характер этого обновления не сулил ничего хорошего. Японские интеллектуалы занялись сочинением теорий исключительности и превосходства ямато (японской нации) над прочими народами. Японский колониализм оправдывал свои притязания тем, что провозглашал Японию единственной надеждой жёлтой расы на избавление от белых поработителей. «Для того чтобы завоевать Китай, мы должны сначала завоевать Маньчжурию и Монголию. Для того чтобы завоевать мир, мы должны сперва завоевать Китай» – в такой краткой формулировке «партия войны» выразила японскую внешнеполитическую программу. Первую попытку начать её выполнение сорвала Российская Империя в 1905 году. Ко второй попытке Япония смогла подготовиться и приступить лишь спустя три десятилетия.
К началу XX века Япония в общих чертах определилась со своей стратегией в Азиатско-Тихоокеанском регионе (АТР), чего нельзя сказать о России. Так повелось ещё со времён Ермака, что усилиями первопроходцев прирастала Россия землями, простиравшимися за Уральским хребтом. Роль Москвы, а потом Петербурга сводилась, в основном, к отправке администраторов и солдат в построенные первопроходцами остроги, а с XVIII века правительство занялось организацией исследовательских экспедиций на восточные окраины империи. Первопроходцев в первую очередь интересовала пушнина, а присоединение новых земель к Державе Российской происходило по ходу дела. Процедура приведения коренных народов Сибири, не имевших своей государственности, в подданство русскому царю состояла в наложении на них ясака (дани), который выплачивался, как правило, всё той же пушниной. Русское заселение земель восточнее Байкала проходило вяло, если не сказать хуже. И когда русское продвижение на восток пересеклось с экспансией на север соседней державы и столкнулось с её армией, произошёл конфликт, разрешившийся не в пользу Русского Царства.
В 40-х – 50-х годах XVII в. первопроходцы Бахтеяров, Поярков и Хабаров успешно объясачивали население Приамурья. В 1650 г. Хабаров взял даурский городок Албазин на левом берегу Амура, который впоследствии был заселён русскими.
В 1685 году Албазин осадили манчжуры, которые к тому времени были властителями Китая – в Пекине правила манчжурская императорская династия Цин. В 1686 г., со второй попытки, манчжурам удалось изгнать немногочисленных русских защитников Албазина. Итогом Албазинской войны стал Нерчинский договор 1689 г., по которому Русское Царство теряло Приамурье. Граница с Китаем устанавливалась севернее Амура, по Становому хребту до Охотского моря. Договор подписывался в Нерчинске под прицелом пушек 15-тысячного манчжурского войска, а в ходе переговоров цинские послы сообщили главе русской делегации стольнику Фёдору Головину, что знают не только о великом русском войске, но и о том, что оно и за два года не сможет добраться до берегов Амура.
Потеря Приамурья никак не сказалась на предприимчивости русских заготовителей пушнины. Жажда наживы гнала их в неведомые дали, пока, в конце концов, не загнала на Американский континент. И к началу XIX века русское правительство оказалось перед лицом новой реальности, в которой Россия обладает акваторией Тихого океана севернее 50-ой параллели, раскинувшейся на двух материках с необозримыми морскими границами. Появилась и новая сухопутная граница – с Британской Империей. На этих необъятных, необжитых просторах кое-где располагались укреплённые форпосты, такие как Охотск и Петропавловск-Камчатский, которые можно было пересчитать на пальцах.
Малочисленное русское население не только охранять, но и кормить было непросто. В 1805г. камергер Николай Петрович Резанов (главный герой замечательной рок-оперы «Юнона и Авось») прибыл с инспекцией в Ново-Архангельск на Аляске и застал это русское поселение в бедственном положении. Местные жители страдали от голода, потому что провизия доставлялись им через всю Сибирь до Охотска, а далее морем. На это уходили месяцы, и продукты портились в пути. Доставлять продовольствие по морю не представлялось возможным – Северный морской путь не использовался, так как поморские кочи (первые в мировой истории корабли ледового класса), на которых ходили по Студёному морю русские первопроходцы, запретил Пётр I, вероятно посчитав их вредной антинаучной кустарщиной.
Резанову принадлежит идея создания сельскохозяйственной колонии в Калифорнии для снабжения Аляски. И уже после его смерти было основано поселение Росс – сейчас на его месте расположен государственный исторический парк Форт-Росс.
Н.П. Резанов
Резанов за год до прибытия на Аляску предпринял безуспешную попытку заключить договор с Японией. Перед Рязановым, как и через 50 лет перед Путятиным правительство ставило задачу в первую очередь открыть торговлю с Японией, которая бы позволила значительно улучшить снабжение русских поселенцев на берегах Тихого океана, а вопросы разграничения территорий стояли на втором плане. Потому и решился Путятин на уступку южных Курил при заключении Симодского трактата – для него это был лучший вариант завершения его миссии, нежели возвращение в Петербург с пустыми руками. Такими же соображениями в 1875 г. руководствовались Александр II и канцлер Александр Михайлович Горчаков при заключении в Санкт-Петербурге российско-японского договора, по которому к России отошёл Сахалин в обмен на уступку всех Курильских островов Японии.
А.М. Горчаков
Кроме улучшения снабжения русские поселения на тихоокеанском побережье нуждались в укреплении обороны. Летом 1849 года, за четыре года до начала Крымской войны восточносибирский генерал-губернатор Н.Н. Муравьёв прибыл в Петропавловск-Камчатский. В письме министру внутренних дел Л.А. Перовскому он изложил свои соображения о необходимости укрепления обороноспособности города: «Авачинскую губу укрепить, а без того она будет игралищем самой незначительной враждебной эскадры; там ныне уже были два английских военных судна в одно время; на них было более 200 человек экипажа (шлюп и шхуна, путешествующие под видом отыскания Франклина). Я много видел портов в России и Европе, но ничего подобного Авачинской губе не встречал; Англии стоит сделать умышленно двухнедельный разрыв с Россиею, чтобы завладеть ею и потом заключить мир, но Авачинской губы она нам не отдаст».
Муравьёв определил места строительства новых батарей и назначил нового управителя Камчатки - генерал-майора Василия Степановича Завойко, который энергично взялся за дело. Расторопность этих слуг государевых сыграла свою роль в Крымской войне. 31 августа — 7 сентября 1854 г. англо-французская эскадра из 6 кораблей с экипажем 2600 чел. и более чем 200 орудиями атаковала Петропавловск-Камчатский. Нападение было отбито. Потери неприятеля составили свыше 300 чел. только убитыми, в их числе был и командующий Объединённой Тихоокеанской эскадрой контр-адмирал Дэвид Прайс. Утрата знамени – также большая потеря на войне. Британский десант, отступая, оставил на поле боя знамя Гибралтарского полка королевской морской пехоты Великобритании.
Не смотря на блестящую победу, в Петербурге трезво оценили ситуацию и предвидели, что они вернутся. Россия была не готова к серьёзной войне с британцами и французами на Дальнем Востоке, поэтому в Петропавловск был направлен приказ, который предписывал эвакуировать гарнизон и жителей, а дома и портовые разоружения разобрать.
Следующая англо-французская экспедиция на Камчатку состояла уже из 14 кораблей (9 английских и 5 французских). Они вошли в Авачинскую губу менее через год после первой попытки, в мае 1855 года, но нашли порт непригодным для того, чтобы в нём можно было остаться и использовать по назначению.
В Петербурге на тот момент считали, что не только не готовы к отражению британской агрессии на тихоокеанском побережье, но и не готовы к войне с Китаем в случае захвата Амура, который являлся бы для России столь удобным и нужным путём для сообщения с Тихим океаном.
И тогда Муравьёв с Невельским решились на «самоуправство» с Амурской экспедицией и основанием Николаевска-на-Амуре на китайской территории.
Николай I принимает решение предоставить Муравьёву карт-бланш на ведение переговоров с Китаем по территориальному разграничению. И 16 мая 1858 года Муравьёв подписывает Айгунский трактат, по которому Амур до самого устья стал границей России с Китаем. За этот договор Муравьёв получил титул графа Амурского и чин генерала от инфантерии.
Бывший город Айгунь сейчас является посёлком на территории округа Хэйхэ – китайского города расположенного напротив Благовещенска, на берегу Амура. Есть в этом местечке музей с непримечательным названием «Айгуньский исторический музей». Однако этот скромный музей на окраине страны в обязательном порядке должен посетить каждый коммунистический лидер Китая. Вот только русских в этот музей не пускают, хотя надписи на русском языке там имеются.
Те, кто в нём побывал, говорят, что музей посвящён истории российско-китайских отношений, есть раздел, посвящённый Айгунскому трактату, который китайцы считают несправедливым. Дескать, русские воспользовались моментом, когда Китай находился в тяжёлом положении, был ослаблен Опиумными войнами и восстанием тайпинов.
Экспонат музея в Айгуне на тему зверств царской России в отношении китайцев. Источник: natpopova.livejournal.com/246936.html
Так что никакие они нам не друзья, и «объятия» Китая в любой момент могут превратиться в волчью хватку…
Через два года после присоединения Приамурья, к России по Пекинскому договору 1860 года присоединяется Уссурийский край, который формально не принадлежал Китаю, а являлся личной вотчиной манчжурской династии китайских императоров. До того как эта земля вошла в Россию, она была закрыта для проникновения китайцев (лиц ханьской национальности). В том же 1860 г. транспорт Сибирской флотилии «Манджур» под командованием капитан-лейтенанта Алексея Карловича Шефнера доставил в бухту Золотой Рог воинское подразделение для основания военного поста, который получил название Владивосток.
Присоединение Уссурийского края к России стало возможно благодаря виртуозной интриге выдающегося русского дипломата и государственного деятеля графа Николая Павловича Игнатьева.
Н.П. Игнатьев
Здесь позволю себе отвлечься от основной темы и высказаться об увековечении памяти Игнатьева, да и не только его. В Болгарии трудно найти город, в котором не было бы улицы или площади, с названием «Граф Игнатиев», а в России… А что в России? – А в России «и вновь продолжается бой…» ВКС России в Сирии вот уже четвёртый год жарят в "ракетно-бомобовом аду" террористов, а в то же время мирные россияне каждый день любуются табличками с названиями улиц, носящих имена террористов, таких как Урицкий и Володарский. Ну да, они же являлись руководителями, с позволения сказать, "правоохранительных" органов. Но какого государства? – Государства, которое издало Декрет о красном терроре – суть государства террористического. Но они же были ещё и "мучениками"-борцами за светлые идеалы! – Так ведь у того самого государства, которое всё никак не может одолеть ВКС России при поддержке ЧВК Вагнера тоже есть свои "мученики" и "органы", а про идеалы и говорить нечего. Может быть, пора прекратить играть в двойные стандарты хотя бы с таким понятием как терроризм? В России полно славных имён, которые могут украсить улицы наших городов и не вызовут неоднозначной реакции. На это могут возразить, говоря о необходимости сохранения национального единения и согласия. Но события последних лет вновь показывают, что красные никакого другого единения кроме единения с себе подобными не приемлют. Показательный пример – судьба проекта возведения монумента национальному примирению в Крыму. Идею впервые высказал князь Лобанов-Ростовский. Композиция должна была состоять из стеллы с Родиной-Матерью на вершине и красногвардейца с белогвардейцем, склонившимся у её подножия. Красные "активисты" сорвали проект, направив в суды исковые заявления, в которых белые приравниваются к фашистам. Из этой истории следует очевидный вывод о том, что национальное примирение должно стать общегосударственным делом и получить официальный статус, в противном случае необходима декоммунизация и десоветизация по украинскому или прибалтийским образцам, для того чтобы в конце концов не докатиться до повторения красного террора.
В середине XIX века Приамурье и Приморье стали русскими лишь на бумаге, их ещё предстояло осваивать. В бытность на посту восточносибирского губернатора Муравьёв постоянно предпринимал попытки населить пустынные места по Амуру, но они были не всегда удачны. Дело сдвинулось только с организацией переселения по разнарядке из забайкальских казаков. В 1858 г. из переселённых казаков разных войск, в том числе забайкальцев, было создано Амурское казачье войско, а в 1889 г. – Уссурийское казачье войско.
Река Амур стала для региона важной транспортной артерией, но это, разумеется, не могло решить проблему плохой транспортной доступности всего русского Дальнего Востока. Муравьев трижды подавал проекты о строительстве Сибирской железной дороги. В 1856 году император Александр II на докладную записку адмирала Геннадия Невельского «О деятельности Амурской экспедиции», где он писал о необходимости строительства железной дороги, ответил: «С данной просьбой граф Н. Н. Муравьев-Амурский обращался к покойному батюшке Николаю Павловичу. Но Сенат отклонил данное предложение. И мы отклоняем этот дорогостоящий проект».
А пока на одном берегу Тихого океана Россия прирастала землями, на противоположном берегу всё было не так просто. Всё тот же Муравьёв в 1853 г. первым высказал идею о продаже Аляски. По мнению Муравьёва: «теперь, с изобретением и развитием железных дорог, более ещё, чем прежде, должно убедиться в мысли, что Северо-Американские Штаты неминуемо распространятся по всей Северной Америке, и нам нельзя не иметь в виду, что рано или поздно придется им уступить североамериканские владения наши». При этом, отмечал граф, «весьма натурально и России если не владеть всей Восточной Азией; то господствовать на всем азиатском прибрежье Восточного океана. По обстоятельствам мы допустили вторгнуться в эту часть Азии англичанам... но дело это ещё может поправиться тесной связью нашей с Северо-Американскими Штатами»
Идея продажи Аляски встретила сочувствие в Петербурге, но по разным причинам была воплощена в жизнь только в 1867 г. Что же заставило Императора Александра II продать российские владения в Америке за скромную сумму в 7,2 миллиона долларов?
Российско-Американская компания – государственно-частная монополия, которому была отдана на откуп Аляска – являлось хронически убыточным предприятием. В 60-х годах XIX века за 30 лет до клондайкской золотой лихорадки, в России уже было известно о наличии золота на Аляске, но в Петербурге резонно полагали, что «вслед за армией вооруженных лопатами золотоискателей могла прийти армия вооруженных ружьями солдат». Тогда ещё были свежи раны от Крымской войны, и хорошо известна судьба Новой Франции – французских колоний в Северной Америке, «отжатых» англо-саксами во время Семилетней войны (1756—1763).
Через восемь лет, в 1875 году разменом Курильских островов на Сахалин была закончена своего рода территориальная оптимизация русских владений в северной части АТР, но Российская Империя в этом регионе продолжала оставаться заложницей географии. Проблема труднодоступности и недостаточной освоенности восточных окраин страны являлась причиной импульсивного характера политики государства на данном направлении. Разумеется, в таких условиях не стоило и мечтать о выстраивании какой-либо долгосрочной стратегии в регионе.
Александр III положил почин в преодолении неопределённости и слабости положения России на Дальнем Востоке двумя своими решениями: начать строительство Восьмого чуда света - Великого Сибирского рельсового пути и устроить грандиозную восточную презентацию своему преемнику.
Продолжение в следующих частях: 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11
Journal information